Леонид Плющ - один из немногих, кто повлиял на мое развитие в юности. Повлиял не столько идеями (хотя их у него было много), сколько своей позицией в мире – позицией совести. Он был последовательно честен всегда. Таких искренних и честных людей я почти не встречал – ну три, четыре человека за свою жизнь. Расплатился он за свою позицию сполна – инсулиновые шоки и нейролептики, загрубляющие сознание, для интеллектуала хуже, чем боль от иголок под ногтями или электродов на чувствительных местах. Он это выдержал и не изменил себе. Мы с ним встретились в Париже в начале 90-х годов и уже находились на непримиримых полюсах – для него я был фашистом и империалистом. В начале двухтысячных я хотел возобновить общение (для меня всегда антропология была важнее идеологии), но он отказался. Он написал, что мы находимся на противоположных этических полюсах. Я вначале недоумевал, но потом понял – совесть и деяния действительно не совпадают. Деяние мне ближе. Деяние тяготеет к могуществу и эстетике, оно использует насилие для реализации проектов, а совесть требует этической оценки ежемоментно. Но своей жизнью Леонид показал, что мир совести не уступает миру деяний. Наверное, это был единственный человек во враждебном мне либеральном и антироссийском лагере, руководствующийся совестью. Не нам грешным судить о посмертной участи людей. Но я уверен, что простятся ему прегрешения вольные и невольные, и Царствие Небесное отворит ему свои врата.
Леонид Плющ - один из немногих, кто повлиял на мое развитие в юности. Повлиял не столько идеями (хотя их у него было много), сколько своей позицией в мире – позицией совести. Он был последовательно честен всегда. Таких искренних и честных людей я почти не встречал – ну три, четыре человека за свою жизнь. Расплатился он за свою позицию сполна – инсулиновые шоки и нейролептики, загрубляющие сознание, для интеллектуала хуже, чем боль от иголок под ногтями или электродов на чувствительных местах. Он это выдержал и не изменил себе.
RépondreSupprimerМы с ним встретились в Париже в начале 90-х годов и уже находились на непримиримых полюсах – для него я был фашистом и империалистом. В начале двухтысячных я хотел возобновить общение (для меня всегда антропология была важнее идеологии), но он отказался. Он написал, что мы находимся на противоположных этических полюсах. Я вначале недоумевал, но потом понял – совесть и деяния действительно не совпадают. Деяние мне ближе. Деяние тяготеет к могуществу и эстетике, оно использует насилие для реализации проектов, а совесть требует этической оценки ежемоментно. Но своей жизнью Леонид показал, что мир совести не уступает миру деяний. Наверное, это был единственный человек во враждебном мне либеральном и антироссийском лагере, руководствующийся совестью.
Не нам грешным судить о посмертной участи людей. Но я уверен, что простятся ему прегрешения вольные и невольные, и Царствие Небесное отворит ему свои врата.